Надежда [Рассказы и повести] - Север Гансовский

— Ну читай, — сказал матрос.

Томми покачал головой.

— Придем к себе, тогда прочту^

— Там же темно.

— Ничего, зато дома.

Он вежливо попрощался с почтовым чиновником.

— Это опять из Сан-Франциско, — сказал тот.

— Да, — кивнул мальчик. — Значит, она с кем-нибудь отправила, а он здесь опустил.

Матросу он объяснил:

— Она часто с кем-нибудь из туристов посылает, а тот бросает в ящик здесь на вокзале. Там у нас поблизости ящика нету. Приходится ходить километров за двенадцать.

На трубах Томми распечатал письмо и, подняв его к самым глазам, принялся читать при тусклом свете электрической лампочки наверху. Майк слушал его, свесившись с трубы.

Чтение письма мальчик сопровождал комментариями:

— «Дорогой брат. Я тебе давно не писала, потому что дома сейчас много забот. Капусту сняли, скоро нужно будет сажать табак, потому что к лету на него будет цена..»

Томми прервал чтение и объяснил матросу:

— У нас с одного участка в год по три урожая снимают. Сначала садят одно, потом что-нибудь другое. Земля хорошая и тепло.

Затем он снова взялся за чтение.

— «Дома случилось несчастье. Папа упал с Мустанга и вывихнул ногу. Лежит теперь в постели..»

Мальчик свистнул.

— Так я и думал, — сказал он. — На этом коне нельзя ездить. Он совсем старый, и чуть только спустишь повод, сразу спотыкается. Я на нем раз, знаешь, как упал?

Он оттянул пальцем губу и показал сломанный зуб в нижней челюсти.

— Это я с него свалился и лицом прямо в грабли. Хорошо, что не в глаз.

Далее в письме говорилось о том, что Фрида решила нанять работника — Сэнди Андерсона, соседа, что урожай клубники ожидается хороший и что скоро приедут туристы ловить рыбу.

— «Еще я хочу тебе написать, — читал мальчик, — что я очень по тебе соскучилась. А мама всё время говорит, что тебе уже пора приехать. Возвращайся скорее, мы все будем тебе очень рады. Папа не может простить себе, что он тебя тогда побил. В следующем письме я пришлю тебе фотографию нашего сада. Тебе передает привет твой товарищ Эдди Букер. Остаюсь любящая тебя сестра Фрида».

Мальчик закончил чтение. Матрос слушал его с напряженным вниманием. Ему самому никто никогда не писал писем. Только один раз его по почте предупредили, что оставленный им в залог в гостинице пиджак будет продан, если он не уплатит по счету.

То, что мальчик вел переписку, возвышало его в глазах Майка. Но, с другой стороны, он почувствовал, что Томми, с которым он уже успел, несмотря на свой нелюдимый нрав, подружиться, уходит куда-то от него. У мальчика, кроме этих труб и помойки, где они работали, была еще своя, другая жизнь, с которой его связывали письма. У матроса же не было ничего, кроме того, чем он сейчас занимался. Он завидовал мальчику.

Томми это почувствовал.

— Хочешь, почитай сам. — Он протянул матросу письмо.

Майк умел читать только печатный текст, да и то медленно. Тем не менее он осторожно взял письмо толстыми пальцами и принялся рассматривать его.

— Хорошо написано, — сказал он, хотя письмо было написано неровным, неумелым почерком. — Она у тебя грамотная.

Томми комментировал письмо:

— Сэнди Андерсон, которого Фрида хочет нанять, настоящий пьяница. Он ей сделал предложение, но она ему отказала, и с тех пор он стал пить еще больше… А с Эдди Букером мы вместе в школе учились. Он ростом выше меня, но я быстрее его бегал. Мы всегда вместе бегали, когда были маленькие.

Улегшись на трубу, он еще долго рассказывал о ферме родителей. По его словам выходило, что ферма была самым чудесным местом в мире.

— Знаешь, вот скоро весна придет, у нас в саду апельсиновые деревья расцветут. Вот красиво! И тепло. На солнце выйдешь, — он зябко поеживался, накрывая плечо пиджаком, — так как будто у печки сидишь, А небо — синее. Здесь никогда такого и не бывает.

Майк слушал. После долгого молчания, когда Томми решил, что матрос уже заснул, тот неожиданно сказал:

— Ты говоришь, сестра наймет рабочего?

— Да. Она же пишет.

— А ты говорил, что он пьяница. Какой же из него работник?

— Ну и что?

— Разве там безработицы нету, что она другого не сможет найти?

— Там безработицы нету, — во Флориде, — убежденно сказал мальчик. — Там всё не так, как в других местах. Мы там о таких вещах и не слыхали.

— А когда я в Тампе был, там много ребят сидело на берегу. Я хорошо помню.

— Так это в порту, а не на фермах, — объяснил Томми. — А на фермах всегда работы сколько хочешь. Не веришь?

Майк промолчал. Потом он повернулся к своей трубе.

— Ну, давай спать.

Конец зимы был суров. Снега больше не выпадало, но на небо до самого горизонта надвинулась плотная серая пелена.

Особенно тяжелыми были дни в начале марта. Не переставая хлестал крупный дождь.

На помойке из развороченных куч мусора сочилась густая вонючая жижа. Под ногами хлюпала вода. Люди тяжело переступали в разбухших, насквозь промокших ботинках. Одежда прилипала к телу. Рабочие дрожали на сквозном ветру, стоя у транспортеров.

Мальчишке было хуже всех. Приступы кашля, участившиеся за последние дни, то и дело схватывали его. Он непрерывно трясся, выхватывая из плывущей перед ним массы ржавые болты, дверные скобы и другой металлический мусор.

Однажды во время обеденного перерыва они с матросом сели в кабину грузовика.

Майк мрачно поглядывал на серое низкое небо и бесконечные, протянувшиеся чуть ли не до горизонта, горы мусора. В плотных тучах не видно было никакого просвета. Казалось, ни солнце, ни синее небо вообще не существуют.

Томми никак не мог согреться. Он обхватил руками острые коленки. Зубы у него щелкали. Он напрасно пытался справиться с дрожью.

— Лучше бы ты шел домой, — сказал матрос. — А то тебе совсем погано станет… Или пойди в закусочную, там погреешься.

Томми покачал головой. У них теперь сменился старший рабочий, и тот, который заступил на это место, уже несколько раз косо поглядывал на мальчишку. В городе было сколько угодно взрослых, которые с радостью заменили бы его на транспортере.

— Нельзя, — ответил он, не переставая трястись. — Меняй так уже хотят выгнать. — Он посмотрел тоскливо па серое, безнадежное небо. — А у нас сейчас самая весна начинается. С моря дует теплый ветер. Можно лежать на песке и загорать.

Дождь, не переставая, лил весь день. Работать было невыносимо трудно. Грузовики застревали в грязи, и рабочим приходилось толкать их и подкладывать под колеса доски. Матрос сбился с ног. Он то кидал мусор лопатой, то, согнувшись и увязая в грязи, подталкивал застрявшие машины.

Вечером у них обоих не хватило сил идти через весь город пешком Они добрались до Латинского квартала трамваем.

На трубах их ожидала неприятность.

Сильный косой дождь хлестал в стену, возле которой проходили трубы. По стене бежали холодные струи воды. Трубы были мокрые.

Томми и Майк надеялись просушить одежду и согреться. Теперь на это нельзя было рассчитывать.

— Пойдем в ночлежку, — предложил матрос. — Жалко денег, но ничего не поделаешь.

Томми, который знал город, как свои пять пальцев, повел товарища в ближайший ночлежный дом. Однако попасть туда не удалось.

В переулке возле дома, чуть освещенная тусклым светом электрического фонаря, стояла плотная молчаливая толпа.

Томми окинул ее взглядом и безапелляционно сказал матросу:

— Ничего не выйдет. Здесь всего в доме триста мест, а на улице человек пятьсот. Они начнут пускать в одиннадцать часов, но нам всё равно не попасть.

— А куда-нибудь в другой дом?

— Везде то же самое. Сегодня всякий последние деньги истратит, лишь бы переночевать в тепле.

Матрос знал, что сам он в давке сумеет пробиться к дверям, когда начнут пускать. Но протащить с собой Томми ему не удалось бы. Мальчика в толпе могли помять.

Они пошли обратно.

На темных улицах почти не было прохожих. Разбрызгивая воду и переваливаясь па ухабах, изредка проезжал случайный автомобиль.

— А у нас во Флориде, — говорил Томми, — под любым деревом можно ночевать. И никогда не замерзнешь. А если дождь, каждый к себе в амбар пустит.

Матрос вздыхал. Он уже заметил, что чем холоднее, мрачнее и тяжелее было мальчишке здесь, тем теплее и радостнее было на ферме, которая не выходила у Томми из головы.

Часть ночи они просидели в закусочной, где знакомый буфетчик разрешил им подремать за столиком, и к утру вернулись на трубы.

Мальчишка выглядел совсем больным. На щеках у него загорелись красные пятна. Глаза снизу были обведены синими прозрачными кругами. У него начинался жар. Ему больше не было холодно, и он расстегнул ворот грязной, давно не стиранной рубашки.

— Ты бы не ходил лучше сегодня на работу, — сказал матрос с сомнением.